У людей беженцы - от войны, от политики. У нас в Беларуси - от Чернобыля. Целые микрорайоны в Минске из переселенцев организовывались. Есть изгои от черной зорьки чернобыльской во всех городах и многих селах нашей страны. В нашем городе и районе также живут семьи из Гомельской, Могилевской областей.
Беды, боль, муки всегда лечила доброта. Радиация, естественно, не содействует ни здоровью, ни жизни. Людям нужны человеческие условия жизни, соответствующие социальное обеспечение и медицинское обслуживание. Именно эти составляющие стали основой Государственной программы Республики Беларусь по преодолению последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС, направленная на ликвидацию последствий техногенной катастрофы, широко развернуто оздоровление детей и других категорий граждан.
Мы живем, боремся, мы верим в свою страну и в то, что будем жить, будут жить наши дети и внуки. Но уже 30 лет мы с чернобыльской черной занозой в сердце. Не горьки, не солоны те цезий и стронций, но во всех болезнях и подобных проблемах мы ищем, а порой и обнаруживаем их следы.
У людей, которые "бежали" от беды из зоны отчуждения, ко всем общим мыслям и проблемам примешивается и самая настоящая ностальгия - тоска по Родине, по милым сердцу приднепровским, присожским селам и деревенькам, куда они постоянно возвращаются в своих снах, где так засыпали майскую землю розово-белым чудом цветущие вишневые сады…
Свой вишневый рай вспоминает и Михаил Васильевич Пархоменко, ныне житель деревни Довнары, переселенец из деревни Ухово Ветковского района Гомельской области…
Говорят, человеку присуще облагораживать и приукрашивать прошлое. Но те места и то прошлое, как считает Михаил Васильевич, невозможно украсить более, нежели оно было на самом деле.
В 36 километрах от Гомеля раскинулось их село - большое, тянущееся на 5-6 километров, многолюдное. Дома вокруг осанистые, со ставнями (их называли океницы). И эти "океницы" - личное произведение искусства каждого хозяина. Резные, разукрашенные, ни один узор не повторяется с соседским. Ставни уберегали дома и от ветра, и от непрошенных гостей, хотя таковых в те времена и не было. Народ жил сердечный, гостеприимный, открытый.
Ночью ставни - "океницы" закрывали окна. И было темно и сладко спать в теплых, а летом в прохладных деревянных домах. Утром хозяйки распахивали их широким размахом рук, и потоки солнца лились в жилища.
Вокруг леса удивительные, а в них ягоды и грибы, коралловые рябины и бордово-красная клюква, будто рассыпанная на зеленом ковре мхов. А сколько рыбы, раков было в многочисленных озерах, в речушках и главной полноводной реке Сож, что находилась в трех километрах от Ухова! В половодье на работу по деревенской улице и окрестностям на лодках плавали. В выходные, казалось, что весь Гомель в лесах и на реке.
Детство и юность Михаила Васильевича тоже там прошли. Костры, гармошки, первая влюбленность. Первое понимание того, что Родина - это навсегда, это то, что внутри тебя согревает и нежит душу.
До половины 80-х по Сожи еще сплавляли плоты. А катера и пароходы были альтернативным видом транспорта. Да и не альтернативным, а, скорее, самым предпочтительным. Катерами "ракета", которых ходило два по маршруту "Гомель - Чечерск", молодежь не любила пользоваться. Зато с огромным удовольствием выбирала теплоход, на котором всегда, как в той песне, "музыка играла". И на верхней палубе молодые танцевали, знакомились, завязывали отношения. Это был такой удивительный молодежный рейс, который оглашал живописные берега и всю реку музыкой, смехом, удивительным жизнелюбием.
Он тоже поплавал на том пароходе, пока работал в Гомеле на заводе. Но недолго. Не смог жить в городе, вернулся домой, стал работать егерем. Женился, дети пошли, свой дом со ставнями появился… И иногда еще егерь Пархоменко выходил на известный в колхозе фестиваль - сенокос. Это и впрямь был какой-то невероятный праздник. Человек триста выходило на зеленые спелые луга. Мужчины косили, женщины сушили это сено от темна до темна, девчонки-школьницы еще задолго до начала сенокоса договаривались с юношами, которые уже знали, что будут работать, чтобы взяли их в помощницы сено таскать в волокушах лошадьми…
Ах, как звенели те луга и сенокосы песнями женщин и девушек! Вечером народ женатый домой отправлялся, а молодежь шалаши строила на весь сенокосный сезон…
Конец апреля был горячим, по-настоящему знойным. Уже отсеялись и отсадились к майским праздникам. И дожди шли. Радовались люди - майский дождь, благодатный. Вот только лужи были необычными - желто-зелеными.
Шли разговоры о якобы аварии на атомной электростанции в Украине, но ничего конкретного никто не говорил, да и никто не прислушивался. Через неделю жителей д. Ухово собрали на собрание в центре деревни. Люди из Ветки говорили непонятные вещи о том, что можно есть, чего нельзя, что можно делать, чего не стоит. А потом солдаты приехали. Они клали на землю маленькие приборы и что-то списывали с датчиков. А бульдозеры снимали слои земли и отвозили ее к винзаводу. Был в колхозе славный винзавод, который даже клюквенную настойку не хуже известной и дорогой финской делал. Благо ягод и фруктов и в садах. и в лесах вокруг было премного.
Неделю солдаты пробыли. Каждый день мерили, каждый день слой земли снимали. На колодцы сделали крышки.
Сердобольные бабушки и женщины пробовали накормить служивых, молочком угостить - где-то по Союзу и их сыновья служили. Но солдаты не ели и не пили, отказывались от угощений, молчали. И это обижало сельчан. Потом военнослужащие так же внезапно, как и приехали, уехали обратно. А село замерло в непонятном ожидании.
Михаил Васильевич вспоминает, что болела голова, першило в горле. Ноги ватными были. Особенно плохо люди себя чувствовали в жару, даже на работу выходили чуть свет, чтобы к полудню быть дома.
Еще через две недели ураган страшный случился. Выворачивало деревья с корнями, обрывало электропровода. Ветер разрушил колхозную ферму. И много скота погибло. Всей деревней вновь вышли спасать животных, маленьких телят.
Все становилось на свои места, если можно так сказать. Хоть и с чувством обреченности, но люди продолжали работать, жить.
Михаил Васильевич по-прежнему работал егерем. Правда, пропали грибники и ягодники, а также отдыхающий народ на озерах и реках. Кажется, даже теплоходы стали ходить тише и больше не радовали своим появлением окрестный люд.
Прошло два года. Однажды друг Михаила врач сказал:
- Тебе уезжать надо. Ведь у вас дети. Ничего хорошего ждать тут не приходится.
И они отправились с Геннадием Ксендзовым (район наш теперь знает его, как бывшего участкового инспектора милиции) искать место пристанища своим семьям в Гродненскую область, в Зельву. И вроде нашли. А на обратном пути заехали в Бакшты к знакомому. Здесь их и уговорил председатель колхоза имени Ульянова Николай Владимирович Хартоник переехать в их хозяйство. Ксендзов стал работать шофером, Пархоменко - трактористом. Жилье дали.
Через год жителей деревни Ухово начали переселять всех. Стариков - в Ветку, молодых и среднего возраста людей - по всей республике. Особенно много в Минск, Жодино, Жлобин…
Таких слез Ухово еще не видело и не слышало. Легко сказать, уезжая навсегда из родного дома, оставлять там и вещи, и скотину, и собак, и кошек… Больше всего плакали хозяйки по своим буренкам.
После того, как деревня опустела, это все плачущее от голода и неухоженности поголовье собрал в одно стадо старик, бывший сельский учитель, который жил на ближнем хуторе и ни под каким предлогом не согласился уезжать. Он гонял буренок на пастбище, ухаживал за ними.
Потом коровы исчезли, а старика представили властей нашли мертвым… Увы, в страшные времена, когда вокруг столько горя и боли, всегда, словно грязь со дна, всплывали-появлялись мародеры, те, кто щедро делился (естественно, за деньги) и мясом, и молоком, и ягодами да грибами, щедро сдобренными радиацией… Благо, государство, взяло эту ситуацию под свой контроль.
Прошло 30 лет. У Михаила Васильевича четверо взрослых сыновей, дочь, 13 внуков, двое правнуков, ждут третью. Супруги не смогли быть вместе. У каждого своя семья, но дети остаются детьми для каждого из них..
Именно с детьми Михаил Васильевич раз в год отправляется на родину. У людей-земляков по всему бывшему Союзу есть вечер встречи, чтобы увидеться. У переселенцев из зоны отчуждения - это день встречи. И он приходится ежегодно на Радоницу - Пасху умерших. В Ухово не только люди умершие, но и сама деревня. Они приезжают туда с бензопилами. Потому что добраться к родному дому или пройти по улицам деревни, на кладбище порой невозможно. Все заросло, переплелось, вросло в землю. Даже братская могила погибших воинов и партизан, что стояла в центре деревни. И все равно, в этот поминальный день они радуются. Ведь они приезжают домой. Они встречаются с друзьями и соседями, вспоминают теплоходы юности и сенокосы-праздники, смеются и плачут.
Согрев души и одновременно изорвав их, уховцы возвращаются из дома …домой. Благо, Беларусь предоставила им жилье и возможность жить и работать. Но Михаил Васильевич говорит, что где-то на уровне подсознания он наивно ждет той вести, которая позволит им всем вернуться домой, на Гомельщину.
- Я бы прошел этот путь пешком. Без еды, без воды. Только бы это стало возможным, - сказал он, - я бы извинился перед людьми, которые стали друзьями, соседями, которые помогали нам всем прижиться в новых местах, я бы поблагодарил их и пошел домой…
Но того дома больше нет не только у него. И надо продолжать жить, и верить, что и мы, и наши дети, и наши внуки пройдут свой "чернобыльский путь" с наименьшими потерями, что родина наша, наше государство найдут возможности, чтобы свести до минимума последствия большой беды, накрывшей Беларусь.
В. ГУЛИДОВА.
На фото
С. ЗЕНКЕВИЧА:
Михаил Васильевич
с женой Галиной Феликсовной.