Ветеран сельского хозяйства Ян Антонович Тонкевич - кавалер двух орденов Трудового Красного Знамени. В его арсенале также медаль "За трудовую доблесть", знак "Победителя социалистического соревнования".
Самая первая награда у него была в далеком 1968-м году - "Выдатнік сацыялістычнай сельскай гаспадаркі". Поскольку далась трудом большим, до сих пор ее носит. Была еще медаль "За доблестный труд в честь ознаменования столетия со дня рождения В.И. Ленина", почетный знак "Ударник девятой пятилетки", несколько десятков почетных грамот различного уровня. А вообще двумя орденами Трудового Красного Знамени в районе награждались единицы. Это - Владимир Александрович Баум - гераненский колхозный "старшыня", Владимир Иванович Заяц - председатель колхоза "Родина", Данута Леоновна Швыдрик - зав. участком и агроном из колхоза "Принеманский". Трудовые награды заслуживались добросовестным трудом.
По меркам того времени родился в шляхетской семье, прапрадед Соболевский был помещиком, несколько имений. Был земельки кусок, скотина домашняя, инвентарь. Если бы не война…
Кровавым пятном в детском сознании та - самая страшная война. Пятилетним ребенком помнит немецких солдат в родительском доме. В семь лет остался без отца. Убили его в войну бандиты.
Панский дом был в Войдянах Воложинского района, убегали от войны туда. Там были далекие родственники. Помнит ребенком ту войну в ужасах и крови - человеческая жизнь тогда стоила крайне мало. "Лежу на зэдлю - стреляют…". Страх, голод, ужас.
Много таких "зэдлей" (скамеек) сделал Тонкевич за свою жизнь. Дядька его был столяр, дядьки отец столярничал, кровати, шкафы изготавливали. Брички, телеги мастерили предки и сам Ян Антонович.
Верстак в доме до последнего времени не простаивал. Полы, потолки, двери, балки - все сделал своими руками. Недавно поменяли на евроокна старые, сделанные своими руками Жалко было выкидывать: древесина здоровая, прочная, могла бы десятки лет прослужить. Секреты плотника он перенял от предков.
…На железной дороге партизан видел, в Богданове. Белые стреляют, аковцы, немцы - ситуация по деревням и хуторам менялась. В подвале прятались.
"Черные" прилетали в их дом (образные слова Тонкевича) в военное лихолетье. (Речь идет о мусульманском формировании на службе у нацистов). Статуэтка Божьей Матери на столике стояла. Сбросил ее на землю оккупант. Издевались не только над людьми, но и над верой. Сгоняли все население с хуторов, окрестных мест (84 хуторов в районной "Книге памяти" насчитывается в военные годы в этой стороне). В районе Магенцев одних хуторских хозяйств было не менее шестидесяти. Частые обстрелы в войну были не в диковинку. Стреляли не по зверям - убивали людей.
Врезалась в память распростертая, застрелянная то ли шальной пулей, то ли умышленно (для приведение в состояние страха и ужаса людей) кобыла на деревенской улице. На его глазах маленького жеребенка, не оставившего убитую мать, прирезали тоже. Эта безумная жестокость, кровавый натурализм войны долго будет потом приходить в кошмарных снах, заставлять вздрагивать от ужаса.
А люди, когда пули свистели возле дома, бросались прятаться в ямы.
Помнит, как каратели собрали всех жителей, велели коней запрягать. За Магенцы отвели. Говорят: эту бабу с детьми (речь шла о матери, и о нем тоже) отпустить надо. А дядьку с кобылой повели в Юратишки, шесть недель там промучили, вернулся изможденный. Мужчины сидели в гумнах, каратели страхом пытались усмирить местное население. А кобылку дяди в Юратишках прирезали, осталась семья без лошади.
Дядька у него - фигура колоритная: Соболевский. Позже попал на фронт, 5 см кости на правой руке удалили после тяжелого ранения. Мучился потом, бедный, столярничая. Был у него помощником в длинные темные вечера: при лучине тот строгал и пилил, помощник был нужен. Если кашлянет юный Ванька после такой помощи - сажа черная вылетала.
Даст полено - сделай клепку. А уже многому научился, сделал ведерко деревянное, чтобы дядьку удивить. Тот говорит: ну, для переноски бульбы сгодится. А потом и удивился, когда вода не потекла из того ведерца. Брунон Иосифович, сын Юзефа. Пятеро детей у него было. Жили в одном доме, как это принято тогда было во многих патриархальных семьях. На три конца был дом, дедовский.
Врезались в память слова немцев, коверкавших польские слова: "Бом-бом делать будем". Бомбить будут, дескать, Добовичи, Морговичи и Магенцы. И бомбили. Лично помнит, как бомбили Магенцы. Самолет с черным крестом, изрыгающий пламя, горящие хаты. Из хуторов все пожитки выносили, опасаясь потерять последнее, мебель из домов вытаскивали, ревущую скотину в лес тянули упирающуюся, визг свиней в ушах порой отдается спустя столько времени.
Боялись партизан немцы. Партизанам вред приносили, уничтожая мирное население. Думали, что могут покорить народ, сделав рабами. На хуторах было спокойнее, но намного ли?!
Война закончилась, последствия ее были ужасны.
В 6-7 лет Ян пас своих коров, и даже людских. Бичом как-то отбивался от волка, пытавшегося внаглую утащить овцу и не реагировавшего на маленького подпаска. Росточка тот был небольшого.
Молоко было в торбочке у подпаска, хлеба кусочек. И целый день вне дома…
Корову дали родственники с Козловщины. Вместо той, которую немцы забрали.
Теленка вырастили - и вернули ту коровку. Удойная была, много молока давала.
Болота гиблые в округе пастушку помнятся, оводни, от которых не могли спасаться не только животные, но и люди.
Коней ночью пас. Не один. Собирались мальчуганы хуторские - и айда в ночное. Кони работали целый день, отдых им давали только ночью.
Это уже в 60-70-е сделали здесь ирригацию, осушили топь, провели канавы - и пропало болото. Хотя в период затяжных дождей осени 2017-го вынужден был в 80 лет взяться за лопату и свежие прокопать канавки.
"Бороновал" мальчишкой свои поля будущий агроном и зав.участком. И пахать хорошо умел. Конь смирный был, спокойный - водить не надо.
Делал маленький пахарь, безотцовщина, гряды семье: дядька Соболевский не имел времени, работал весь световой день. Подводы делал (разводом называлась такая телега в деревне). Только колеса оставалось доделать- и необходимый каждому крестьянину транспорт готов. На то время гужевой был самым перспективным, а об автомобильном и не слыхали в глубинке. И брички делал дед, передав потом мастерство будущему орденоносцу.
Пахал поля мальчишкой. Испугалась бабушка, перекрестилась аж, заплакала.
"Что, бабця, плачешь, что такего?". Поохала бабушка и похвалила: " Дитятко, гаспадар так не сделает". А у мужичка-с-ноготок рукояти плуга чуть ли не выше его самого. Теперешний конь, как черт, сравнил, а тот был смирный, выдрессированный каждодневной пахотой.
Пошел в первый класс. Время голодное, тяжелое. Не забудет тех бураков, капусты, картошечки, что давали необходимые калории, занимавшимся тяжелым сельским трудом людям.
Учителя были из восточной части нашей страны и из России. А население на польском больше говорило, поэтому понимали друг друга с трудом. Сразу в хатах частных, в Черном Луге, школа была начальная. Ему семь, а сестре пятнадцать - в первый класс вместе пошли.
Помнит, как вместе с мамой половину вечера слово одно не могли прочитать, всей семьей не могли осилить. Пришла сестра, той лучше грамота давалась, старше была - да и прочла. А слово то было "Сталин".
В начальную школу ходил и за 7 км. Метели, волки, стежки заметены, дорог в их нынешнем понимании и не было, как таковых. Один с хутора шел, потом добавлялась ребятня. Проваливаясь в сугробы до пояса, стараясь ближе к краю поля, к кустам. И чтоб не потеряться.
Ходил косить в колхоз - все дивились юному пареньку Тонкевичу. Первый покос помнит: тело все болело. И теперь косу держит, в свой 81 фактически. Второй год только, как корову продали. Но кроликов держат, поэтому продолжает косить, и покосы те ровненькие, загляденье, не чета тем, что после новомодных триммеров-бензокосов.
В 8-м классе в школе в Вишнево продолжить образование не смог, тогда еще за школу платили. Мама больная была, хоть немного нужно было средств, но и этих денег не было.
Весной кончил учебу, и его пригласили в колхоз помощником бригадира. Лет четырнадцать Яну тогда было.
Сорок мужчин было в деревне тогда, выходили косить вместе, 14-летний Тонкевич - в их числе.
Учетчиком замерял сделанное колхозниками, помощником бригадира был - "с соколиным глазом". Сколько каждая женщина льна натеребила, сколько скосили, сжали, убрали, посадили - он мерил и вел учет. Он определял на глаз - перемеряли, подтверждалось. Народ поверил молодому бригадиру - был справедливый, в Бога верил.
Потом и в партии ему верили. Были и коммунисты, которые верили в Бога.
Кончилась уборка - взяли в контору на зиму. Начисляли "палки", за которые ничего не платили, а писанины много было. Вспоминаются 100 граммов зерна на трудодень, не зерна, причем, а мякины.
Сестры маленькие ходили лен мять - желобок и сверху другой желобок, между ними и мяли лен. Нынешнее поколение об этом тяжком труде и не знает.
Пошел в армию. Проводы были, но не за столом. В конторе до обеда отработал. Крышу поправил. В обед пришла его родня провожать - Янак в армию отходит. Бабки рвали лен недалеко. С водкой проводить - и речи не было. Повезли его конем в Юратишки. Дали паек в дорогу - сало было тоненькое, помнится, и хлеба кусочек.
Забрали в Гродно, спустя несколько недель отправили в Казахстан. Ехали в "телятнике" три недели, эшелон был забит под завязку молодыми солдатиками. Пели в пути: "Здравствуй, земля целинная…".
Не военная подготовка ждала новобранцев, а труд на целинных полях, хлеборобские хлопоты. Это было знакомо. Поля удивляли - бескрайние, а хлеба - нет, маленькие какие-то, куцые. Степь - нигде ни куста, ни пташечки, беркуты да суслики.
Поставили Яна Тонкевича помощником комбайнера, как раз к уборочной успели. Пахали от зари до зари, голова болела, помнит, постоянно.
Техника тогда была самая примитивная, комбайном "Сталинец" убирали, был такой.
Весь Советский Союз целину поднимал. Воды не было в степи. Таскали из дальних мест: нужна она была и людям, и технике. Зерно редкое сыпалось в кузова и бункера, не такое, как у нас. Чистое зерно, травы не росли там. Хотя и наши урожаи были выше на порядок, но брали размахом полей - не видно было, где они кончались.
Казус помнит: "Залей воды в радиатор", - команду дал комбайнер Иван Пучок, украинец. Темно было, ночью, да и о нахождении радиатора смутно знал - бухнул ведро воды, как оказалось, в бункер с зерном.
До часу, до двух ночи убирали. Голодные, чуть с ног не падали… Приходили ночью к своему обеду, припорошенному песком - на порции два пальца песка было навеяно (пески там ветер там гонял, как у нас метелица снег). И очистить сложно было те каши, песок на зубах хрустел. Вспоминал тогда свою бабушку, которая плакала, что плохо ел. Приговаривала все: " Может варенья, внучек, может блинчик с маслицем?".
Теперь на целине и черствый, запорошенный целинным песком, хлеб был вкусный.
В то время в родной деревне с продуктами уже было значительно легче.
Потом взяли "писарем" - реестры писал, аккуратиста репутация была. Но не только этим занимался. Приходилось за 15 минут совками ГАЗ-53 четырехтонный зерном засыпать. Всего было на целине - и кровавых мозолей предостаточно, в том числе.
Машина перевернулась как-то в Казахстане бортовая с солдатами, и ему волосы снесло здорово, солдат погиб в той аварии. А Ян долго ходил в бинтах и со шрамами на лице.
Позже перебросили из Казахстана в Омск на автомашине. Станция Коломзино навсегда запомнилась. Отогревались в помещении автовокзала, бухгалтерию оккупировали, коридоры большие, всем место нашлось. Счастливые, еле отогрелись, позасыпали на полу. Приходит уборщица на вокзал утром, все солдатики спят мертвым сном, как убитые. "Ребятки, поднимайтесь!" - ноль реакции. Спал чутко крестьянский сын, прокричал: "Рота, подъем!" - мигом вскочили все.
На севере в Мурманске служил в авиации, обслуживали технически аэродромную часть. Он - столяр от Бога, а такая профессия в любой войсковой части востребована.
Вернулся из армии. Председателем колхоза был партизан Великой Отечественной войны Бурак из Вилейского района.
Практически ничего люди в колхозе не получали, не платили тогда денег крестьянину.
Сестры, как вернулся "довбовичский солдат Бровкин" из армии, купили ему вскладчину спортивный костюм. Гражданской одежды не было. Встретили со слезами радости.
Сидел в этом костюме в конторе с 9 утра до 9 вечера, все, кто жил в деревне, работали до семи потов. Говорит Тонкевич, пойду из этой конторы в механизацию. Не пускает председатель. Встретил секретаря райкома партии Маркелова в Юратишках (там тогда был райцентр), пожаловался: есть желание, опыт, знания для работы на земле. Сестры вот купили лыжный костюм, а председатель в город не пускает учиться на механизатора. Немедленно дать направление - с самого верха была спущена команда. Так начался его путь к урожаям на полях ивьевских.
Поступил в Вилейское (годичное) училище механизации сельского хозяйства: 13 предметов - 13 "пятерок" при выпуске. Учился добросовестно. Получил профессию тракториста-машиниста широкого профиля с квалификацией слесаря 3 разряда.
Во время учебы была юратишковская группа, горой стояли друг за друга.
Пошли на косьбу как-то пять- шесть групп - и 9-я юратишковская (гвардейская, как ее не зря называли) скосили по три сотки на каждого. А те группы и по сотке не скосили на человека.
Двойной тот паек запомнился, заслужили его честно. От завистников был упрек, что лучшую косу выбрал. А он показал свою - заточенную, отклепанную, ухоженную - и все стало ясно.
Потом была учеба в техникуме.
Работа в сельском хозяйстве требует не слов, а дел. И образованности. Дел было не меньше. И желания учиться - тоже. Вспоминает, как зимой, еще подростком, в вечернюю школу после работы шел учиться. Председатель колхоза на коне обогнал, на санках ехал, даже подвез. "Куда идешь?". "В школу". "Дурак". Этот диалог остался в памяти. Не послушался того председателя, всю жизнь учился.
Была в биографии работа на лесопилке в д. Добовичи. Девять станков было на пилораме, таскали все вручную. Шесть человек было в распоряжении молодого Тонкевича. И восемь лет там проработал. Уже и руководитель поменялся (был Бурак, стал Мезяный), а пилорама работала с полной загрузкой. Заказы населения выполняли. Деньги принимал, сдавал в контору. Ни одна копейка к рукам не прилипла. Принимал лес, зарплату начислял людям. Пригляделся к нему новый колхозный глава и предложил идти в бригадиры.
И он был таковым около 20 лет. Колхоз его юности - это преобладание ручного труда. На этом держалось хозяйство. Вручную пахали, косили, конями пахали колхозное поле. По 30 га картофеля лошадьми высажили, обрабатывали и убирали без техники. И урожаи были хороши.
Можно вспомнить добрым словом тогдашнего председателя Петра Евстафьевича Кривца. Он многому научил: главному - как надо работать на земле. Хотя и говорил ему: "Боюсь помешать тебе, Ваня, хорошо у тебя получается.". И главное - не мешал работать тот руководитель.
Девять председателей колхоза сменилось за трудовую биографию Тонкевича. Кривца он вспоминает всегда. Порядочный, двужильный, трудолюбивый и что, самое главное, справедливый.
Поставили Александра Александровича Кондратовича колхозным головой - тоже человек достойный, трудяга был. Говорит тот: "Ваня, на участок некого поставить, иди на агронома, поступай в институт. Станешь главным специалистом, потом с твоими данными на председателя выдвинут". Т.И. Конан, тогдашний руководитель района поддержал, поступление в вуз. Жена справлялась с домашним хозяйством. Но боялся Тонкевич за работу его бригады. Тем не менее, заочно закончил уже в зрелости 4 курса Ленинградского сельскохозяйственного института.
Чуть больше года прошло, как сменил поприще - действительно, пошла бригада вниз. Один бригадир только орать мог на подчиненных. На работе частенько пьяным бывал (а какая тогда работа?), людей "затуркал", свиней стрелял свойских - чтобы боялись и уважали, наверное. А картошку не успевал выкапывать - могла замерзнуть на полях или, не положенная в бурты, до заморозков. Пик страды - а бригадир в больницу лег. Солдат вызывали - никогда такого в колхозе не было. Дисциплина упала. А при бригадире Тонкевича на Пасху люди из бригады разгружали вагоны, потому что удобрения пришли, а вагоны простаивали.
Был Яну Антоновичу задан вопрос: сколько раз за свою более чем пятидесятилетнюю трудовую жизнь отдыхал в санатории. Один раз был, потому что уговорили.
Раз вечером появляется председатель (речь идет о худшем времени когда-то лучшей бригады). На травке присели, обратился: "Иди опять в бригаду, Тонкевич.".
Не удивительной была такая просьба - одна бригада давала больше, чем три других участка вместе взятых. И огород был показательный, и морковь, и огурцы плодоносили - все в пример другим. За лето на огурцах колхоз больше, чем за лен за два года заработал.
Вспоминает, как тридцать местных детей без дороги ходили в школу, все в грязи жидкой плавало. При Богушевиче и Жуковском сделали улицу.
Пришло время и укрупнили колхоз, в котором работал Ян Тонкевич. Назывался "Знамя коммунизма", стал "Прогресс". На осенний сев дали план на участок 150 га. Другим бригадам гораздо меньше. Лучшим всегда труднее. Кто первый посеет - всем премию по 150 рублей обещал председатель. Напряглись, затянули потуже пояса. Темнотой выезжали, дотемна с напрягом работали. "Учитесь у "Магенцев" выходить на поле", - ставили в пример. За один осенний день, как помнит, посеяли 25 га озимых - от темна до темна. Кончился сев, зима пришла, а премию ту так и не дали. Но пришло время сева следующего года. И снова обманное обещание. Слова "кто первый посеет - премию получит" вызвали лишь горькую усмешку. Разгорелся конфликт.
Бросил в сердцах бригадирство, сходил в отпуск. Агронома, зарекомендовавшего себя, в животноводы "двигали". Или завскладом на 60 рублей, было предложение. Получал 130 рублей в лучшей бригаде, в два раза больше. Добавили Тонкевичу к его 60 рублям заправку, добавили ядохимикаты - самое "простое", то есть. А разгружать ядохимикаты в то время без элементарных средств самозащиты было равносильно самоубийству. Руки не всегда мыли, курили в процессе работы. Это имело ужасные последствия.
Он (Тонкевич) всегда думал о материальном стимулировании людей, старался: 9 копеек в колхоз, а 10-ю - человеку. Старались помочь сельчанину (сам ведь таким был, знал проблемы и трудности) - и сотки запахать, и навоз вывезти, и картошку посадить и выкопать.
Урожайность была высшая в районе. На худших землях, по сравнению даже с ивьевскими, а с жемыславльскими и суббботникскими - в два раза. Сотни тонн торфокрошки на те поля лошадьми таскали. Бурты его фотографировали в назидание и как лучший опыт.
Он такую картошку выращивал, что люди удивлялись, как такую вообще возможно вырастить. Сорт "темп" был хорош, и теперь такой урожайности, возможно, нет.
А все просто - Ян Антонович был земельный агроном, а не бумажный.
Жена как-то сказала: перестанешь быть бригадиром - с тобой люди перестанут здороваться. Но и по сегодняшний день встретит его человек - не отпускает. Крестьянин - наш герой, от Бога.
Вернулся в свои Добовичи. Предложили старенький трактор. Поехал в Чернели. Там была машинно-тракторная станция. Добился того, что новенький ДТ-54 у него оказался. Получил, только работать собрался. А тут место на пилораме освободилось.
Пилорама тогда в колхозе была чуть ли не объектом номер один.
О Тонкевиче писали в районке не раз. Писал о нем и человек-легенда районной журналистики, редактор районки Аркадий Петрович Беспалый. "Багатыя палеткі паспяваючай збажыны паказаліся ў Доўбавічах. На поле наш Антонавіч, там за Магенцамі, адказалі журналісту. Гаспадарка сярэдняя, а паказчыкі на ўзроўні перадавікоў.
Сустрэў Антонавіча на ўскрайку жытнёвага поля. У мазолістых руках той расціраў колос збажыны.
Невялічкі, было відаць, самы звычайны. "78 зерняў у гэтым коласе. А вось у тым - і па 90 будзе.". Ён ведаў, можна было не пералічваць.
"Ды вось, падбіраю семянны ўчастак". На бедным падзоле стояла сцяной за яго плячмі пшаніца.
20 год хлебаробскай працы. "Я б пагутарыў, але мне на ямы патрэбна, на касовіцу, на зернесклад…", - і ящэ дзесятак адрасоў пералічыў. Яны закінулі на дзверы багажніка ровар і паехалі па ўсім гэтым адрасам. Двумя - трыма фразамі Танкевіч разбіраўся ў сітуацыі. Гаварыў ціха, але, чамусьці, яго ніхто не перапытваў. Праехалі каля яго хаткі. "Будуюся, але скора закончу", - паведаміў гаспадар жытнёвага поля. …" Портрет орденоносца виден здесь, как на ладони.
На протяжении 10 лет у А.П. Беспалого было много встреч c героем данной публикации. О его требовательности в колхозных делах, требовательности к себе как самостоятельному и рачительному хозяину, писал журналист "Путь Ильича" (так раньше называлась районная газета) Е.В. Маковский
"Сколько живу, столько выписываю районную газету", - сказал нам Я. Тонкевич. И практически целые подшивки за многие годы хранятся у него дома.
На протяжении сорока лет Тонкевич избирался депутатом был местного Совета. А это работа не оплачиваемая. Тогда еще телефонов на селе не было, сложнее было в разы что-то предпринимать, помогать людям. Один созыв был депутатом областного Совета - по Лаздунскому избирательному округу.
Многие годы он являлся старостой деревни.
12 лет - председатель ветеранской организации Эйгердовского сельского Совета. Совсем недавно прислал письмо, в котором благодарил от имени местных жителей продавца Анну Ивановну Гудень.
Тяжело, но и приятно вспоминать всю жизнь, отданную работе. При заключительных словах повествования о хлеборобской стезе у Яна Антоновича появились слезы, долго он не мог успокоиться. Отдал работе на земле Ивьевщины пятьдесят семь лет, не считая армии, которая по советским нормам права в стаж засчитывалась.
Супруга Мирослава Вацлавовна, с которой создали семью в 1961-м, всю жизнь проработала в сельском КПП. Труд был востребованным и необходимым на селе.
Познакомились очень просто. Будущий "швагер" ходил с ним в школу, балагур, весельчак, душа компании, шутник. "Давай, Янак, сходим в Магенцы в магазин". "Чего я пойду, у меня денег нет". Но определились, пошли вместе в магазин. А в Магенцах свадьба "поет и пляшет". На невесту поглядеть заодно решили. "Выскаківаюць тры дзяўчынкі-прыгажуні". Приглянулась одна.
Холодно было, замерзли, наблюдая за деревенской веселой свадьбой. Говорит одна из девушек: пошли в дом, погреетесь. Так и зашел в тот дом на всю жизнь…
В 2011-м у них была золотая свадьба. Прожили душа в душу, детей вырастили, внуков дождались.
Жена помогала переписывать контрольные, когда он заочно учился. Она - его тыл и помощник. Без нее не было бы ни орденов, ни других успехов. Когда он пропадал на работе - она справлялась с немалым хозяйством.
Трое детей у Тонкевичей. Генечка (Женя) дочка старшая, в областной санстанции в Минске трудилась и трудится после выхода на пенсию. Марина, которой исполнилось 50, работает также в санстанции в Минске, но в республиканской. Сын Иван в МЧС 25 лет отслужил, живет в Лиде.
И внуков у Тонкевичей тоже трое. Старшая - замужем, имеет два высших образования, знает пять иностранных языков, живет в Минске.
Внучок Влад заканчивает школу, отличник. Медали, грамоты имеет за спорт. Собирается поступать в военную академию.
Самая маленькая, Лолочка, играет на цимбалах и фортепиано. Каждое воскресенье ходит в Кафедральный собор в Минске, поет псалмы во время мессы. Ей 11 лет, ездит за границу, в Хорватии, в Праге, в Венеции была. Это, наверное, за дедушку. Он свою землю никогда не покидал. Лолочка учится в гимназии на "отлично", успехи в математике ее отмечены на высоком уровне, то есть музыка учебе никоим образом не мешает.
"Горжусь тем, что работал на этой земле. И теперь люблю эту землю". Слезы появились у Тонкевича при этих словах. В этих словах - и смысл жизни знатного сельчанина, и мораль рассказа о нем.
В. Поболь.
Фото С. ЗенкевичА
и из семейного
архива.
