Андрей СКУРАТ, заместитель прокурора Гродненской области: 
– Новый порядок в годы Великой Отечественной на территории Беларуси насаждался через геноцид и массовый террор. На оккупированной территории Гродненской области нацисты создали 55 мест принудительного содержания гражданского населения: 40 гетто, 7 тюрем, 7 лагерей для военнопленных и гражданского населения и один сборный пункт (в ходе дополнительного расследования установлено еще 31 такое место). В неволе были убиты не менее 105 тысяч человек и более 26 тысяч были вывезены в Германию и лагеря смерти за территорию Беларуси. Фашисты и их пособники совершали массовое убийство еврейского населения и евреев, депортированных из Западной Европы.
Об этом – новый совместный проект прокуратуры Гродненской области и газеты «Гродзенская праўда». О непростых судьбах людей, на которых поставили метку по национальному признаку, об истреблении мирного советского народа в годы военного лихолетья и пережитом вселенском горе, чудесах выживания и высоте духа выживших. Мы расскажем о местах преступления нацистов: гетто, лагерях и других местах принудительного содержания, в которых местные жители очутились только за то, что имели другой цвет волос или глаз, говорили на другом языке, хранили свой язык и культуру.
Новые факты, полученные нами в рамках уголовного дела о геноциде белорусского народа в годы Великой Отечественной войны на землях Гродненщины, заставляют по-новому взглянуть на события почти восьмидесятилетней давности и ужаснуться. Но легализация этой тяжелой правды – наш долг перед безвинно павшими, Всевышним и новыми поколениями.
Новый режим: неравенство, изоляция, смерть
До начала Великой Отечественной в Новогрудке мирно соседствовали люди разных национальностей. Шестьдесят три процента горожан составляли евреи. Вместе с белорусами, поляками, русскими и татарами они строили и развивали уникальное историческое местечко с неповторимой аурой. Учили, лечили, торговали, ремесленничали…Немцы захватили город 4 июля 1941 года и уже 26 июля показали свое отношение к евреям, устроив показательный расстрел на городской площади: выгнали на улицу сто человек и без объяснения причины расстреляли каждого второго. Убитых похоронили на городском кладбище. После этого 26 сентября на улицах города появился приказ об ограничении прав евреев. В Новогрудке установился новый оккупационный порядок – зверский, непонятный мирным людям.
– Началась настоящая травля евреев, их полная изоляция, – рассказывает историк-краевед, начальник отдела идеологической работы Новогрудского райисполкома Наталия Жишко. – Им запретили ездить в другие города, ходить по тротуарам, показываться на улицах без специального разрешения, контактировать с другими людьми и обязали пришить на одежду желтые метки – латы размером 10х10 сантиметров для идентификации и на случай побега. За малейшее нарушение – смерть. 
8 декабря 1941 года в здании воеводского суда немцы собрали всех евреев – около шести тысяч человек. Несчастные томились в ожидании, мерзли на морозе, не зная, какая участь их настигнет. Увидев группу людей с лопатами, поняли – это конец. На рассвете появился немецкий офицер. Так началась первая «акция» – бессмысленная и жесточайшая казнь.
– Семьи подходили к немецкому офицеру, глава семьи отвечал лишь на два вопроса: о профессии и сколько детей в семье, – рассказывает бывшая директор Новогрудского историко-краеведческого музея, свидетель по уголовному делу о геноциде белорусского народа Тамара Вершицкая. – После ответа – зрительный контакт с немецким офицером, который на самом деле и определял судьбу. То есть важен был не только ответ на вопрос, но и то, какое впечатление производили люди. И тогда взмахом руки определялась судьба. Тех, кого отправляли по лестнице вниз на улицу, ждали грузовики, на которых увозили к месту расстрела в Скрыдлево. А те, кто оставался в здании, – примерно полторы тысячи – через три дня были переведены в гетто на Пересеке.
«В день расстрела стали привозить на грузовиках и гнать пешком людей, началась стрельба, отец спрятал нас под стол и запретил выходить из дома. Несколько трупов лежало на улице из числа тех, кто ослушался данного приказа и вышел на улицу. Вечером того же дня, когда все стихло, я с другими детьми побежала к месту расстрела и увидела свежую шевелящуюся землю, кучу догорающей одежды…» (из воспоминаний очевидицы расстрела Лидии Даниловой из деревни Скрыдлево, чьи воспоминания записала Тамара Вершицкая).
Расстрел проводил литовский полицейский батальон, город в оцеплении держала 7-я рота 727 пехотного полка, она же охраняла место расстрела.
Гетто на Пересеке
Территория гетто на Пересеке была огорожена деревянным забором и несколькими рядами колючей проволоки. По данным документально-исторической хроники «Памяць. Навагрудскі раён», там содержалось около восьми (по иным данным – пять) тысяч евреев, поскольку после приказа гебитскомиссара Трауба об очистке территории от евреев в гетто Новогрудка стали свозить евреев из Ивенца, Любчи, Дятлово, Кореличей и Налибок Столбцовского района.– Гетто представляло собой около пятидесяти жилых домов как евреев, так и жителей иных национальностей, куда переселили евреев, – рассказывает заместитель прокурора Новогрудского района Татьяна Волчек. – Оно было открытого типа, поскольку в марте 1942 года по приказу гебитскомиссара в Новогрудке создали еврейские мастерские, куда вывозили на работу узников под охраной. Труд евреев оккупанты использовали для расчистки города от завалов, образовавшихся в результате бомбовых ударов. Любые нарушения правил гетто карались расстрелом. Летом 1942 года группа евреев из гетто совершила побег в лес, однако все беглецы погибли. Немецкие власти выплачивали вознаграждение местным жителям, которые выдавали сбежавших евреев. И таких было немало.
Но были и те, кто спасал чужие жизни, рискуя собственными. Например, семья поляков Бобровских: муж, жена и их пятеро детей. Стоящий на отшибе в километре от Новогрудка домик Бобровских стал спасительным островком для многих евреев. Бежавшие из гетто узники по несколько дней и даже недель прятались у Бобровских, чтобы потом примкнуть к еврейскому партизанскому отряду братьев Бельских, действовавшему в лесах Налибокской пущи.
В декабре 1942-го туда, спасаясь от предстоящего расстрела, прибежала Шифра Гаркави с двумя маленькими детьми. А вслед по доносу с обыском пришли полицаи. Еврейку вместе со старшей дочерью расстреляли, хозяев показательно проволокли привязанными к лошадиным хвостам до тюрьмы, где также расстреляли. Но младшая еврейская девочка осталась жива благодаря тому, что хозяйка дома выдала ее за собственную дочь. Хадашку определили в детский дом в Новогрудке. И она выжила под именем Галинка Бобровская, была удочерена, уехала в Израиль и сохранила эту историю человеческого мужества.
Выживший в гетто Идель (Джек) Каган вспоминал: «Когда я бежал 21 декабря 1942 года, четырнадцать человек пришли в дом поляка Бобровского. Когда же повторил побег 26 сентября 1943 года, то дом Бобровских уже был сожжен, сама семья Бобровских, еврейка Шифра Гаркави и ее пятилетняя дочь, которые прятались в подвале Бобровских, погибли».
Дом расстрелянных супругов Бобровских за помощь евреям был сожжен, детей отправили в концлагерь. Один из сыновей там погиб, остальные выжили, но в Новогрудок вернулась лишь Мария. Благодаря свидетельствам Иделя (Джека) Кагана и выжившей еврейской девочки Хадашки (сейчас ее зовут Галина Стайнер) в 1997 году Мария в знак признания самоотверженности и героизма ее родителей, а также Франтишек и Франтишка Бобровские посмертно получили звание Праведников народов мира. И таких семей Праведников в Новогрудке было одиннадцать.
Место, где стоял дом Бобровских, увековечено: здесь установлен памятник семьям Праведников народов мира из Новогрудка в виде лебедя, защищающего своих птенцов. На мемориальной доске – имена Праведников и фраза из Талмуда: «Кто спасает одну жизнь, спасает весь мир».
По дороге кровь рекой текла… Август 1942-го
К августу 1942 года гетто на Пересеке было перенаселено, продуктов питания на всех не хватало. Вероятно, поэтому в начале августа 1942-го немецкие оккупанты подготовили вторую зверскую акцию уничтожения евреев: 7 августа вблизи деревни Литовка расстреляли порядка четырех тысяч (!) мирных граждан. По данным чрезвычайной государственной комиссии, которая в 1945-м проводила расследование и фиксировала преступления, совершенные на оккупированных территориях, это число доходит до 4500, так как еще 500 человек были расстреляны там же 4 февраля 1943 года во время ликвидации гетто. Расстреливали из пулеметов и автоматов у огромных вырытых ям, предварительно заставив жертв раздеться. Кричали женщины, стонали раненые, плакали дети, а нелюди жали на гашетку…
– В общей могиле были зарыты четыре тысячи зверски убитых евреев, – рассказывает краевед Тамара Вершицкая. – Юлия Липай, которая во время войны жила в деревне Сунчицы, видела расстрел, так как в этот день вместе с матерью и другими женщинами из деревни жала рожь в поле и потом каждый день пешком ходила в школу по дороге мимо этой могилы. Она вспоминала, что «кровь пробивалась из могилы, фонтаном и рекой текла по дороге»... 
Из дневника Бини Берковича, напечатанного в книге Джека Кагана «Холокост и сопротивление на родине Адама Мицкевича»: «Солнце светит так же, как и в прошлом году, словно для того, чтобы показать, что с ним ничего не произошло, как будто чтобы сказать: «Я не виновно». Мысль тревожит мое сердце: тысячи детей убивают с ужасающей жестокостью под тем же солнцем, их крики доходят до неба, а солнце продолжает светить, как и раньше, с неизменной регулярностью…».
Вот что свидетельствовал в июле 1948 года о той ужасной казни ее участник Рудольф Мяэорг, совершивший немало зверств на территории Беларуси в составе 36-го эстонского полицейского батальона:
«В августе 1942 г. погрузили весь 36-й полицейский батальон в Тарту в поезд и поехали в Белоруссию, где нас разгрузили в городе Новогрудок. В районе этого города наш батальон находился около одного месяца, главной нашей задачей было убийство евреев, которые находились в Новогрудке и окрестных деревнях. Да, я с солдатами и офицерами 36-го полицейского батальона принимал участие в расстреле евреев. До начала расстрела солдаты 36-го полицейского батальона, в том числе я, арестовали группу евреев. Часть арестованных евреев сажали на автомашины, часть вели пешком за город, где эти арестованные копали большие ямы – рвы длиной около 30–60 м, глубиной примерно в 1,5 м и примерно 2,5 м шириной. После того как рвы были готовы, расстреляли тех евреев, которые копали рвы. Лично сам я расстрелял 10 евреев. Затем стали к этим рвам подводить остальных евреев, по группам 20-30 человек сразу, среди них были женщины и дети…».
Перед чудовищной «акцией» провели селекцию: отобрали лучших специалистов по профессии, которым член юденрата Даниэль Осташинский, отвечавший за формирование групп для работы в городе, раздал карточки. Узники, знакомые с Осташинским, договаривались с ним о выдаче таких карточек, понимая, что те, кому они не достанутся, будут расстреляны. Выбрали 500-600 евреев-специалистов, их перевели в «трудовой лагерь» – гетто на улице Кореличской на территории бывшего окружного воеводского суда.
Гетто на Кореличской. «Трудовой лагерь» в нечеловеческих условиях
– Территория гетто на улице Кореличской (ныне – Минской) была огорожена двумя рядами ограждений: сам барак, где ютились евреи и вся территория, включая мастерские, была обнесена колючей проволокой и трехметровым деревянным забором, – рассказывает Тамара Вершицкая. – По периметру для контроля в ночное время установлены вышки и прожектор на здании суда. Это гетто, в отличие от гетто на улице Пересека, было закрытого типа, потому евреи находились здесь постоянно и не имели права его покидать.На территории гетто – два барака, мастерские, кузница и парикмахерская. Здесь работали на вермахт и местную немецкую администрацию две столярные, сапожная, швейная и слесарная мастерские. Здание воеводского суда изначально эксплуатировалось как склад (сюда свозилась мебель из домов евреев, которая затем шла на обустройство жилья семей немецкой администрации), позже – как мастерские.
– Условия содержания в гетто были ужасными, – рассказывает Наталия Жишко. – По воспоминаниям выживших узников, евреям пришлось самостоятельно строить нары для сна: в три яруса и по 65 сантиметров на человека. Спали на голых досках, а затем использовали в качестве подстилки вещи, оставшиеся после расстрела узников гетто на Пересеке. Отопления не было, согревались лишь стоящей посередине барака печкой-буржуйкой. В бараках было грязно, вшиво, убого. Воды в колодце на территории гетто было мало, потому постирать или поменять одежду не было возможности. Врачи-евреи, которые содержались здесь же, помогали больным. После захода солнца выходить из барака было запрещено. Суточная норма хлеба на человека составляла 125 граммов. За провинности – жесточайшие наказания в виде ударов палками, подвешивания за заведенные за спину руки. К примеру, за две картофелины, найденные в кармане одежды… Как рассказывал спасшийся оттуда еврейский мальчик Идель, впоследствии ставший британским миллионером Джеком Каганом, – «на территории гетто не было ни одной кошки, ни одной собаки, ни одной птицы. Потому что, если бы они появились, естественно, узники бы их съели».
Комендантом обоих гетто был заместитель гебитскомиссара Вильгельм Ройтер, который руководил расстрелом евреев в Дятлово 6 августа 1942 года. Помимо него в администрацию гетто входили начальники мастерских, которые были наемными работниками из числа поляков и белорусов и охрана гетто – местные жители, которые добровольно пошли служить в полицию или были мобилизованы на службу. Все наемные работники получали деньги. Из показаний Тамары Вершицкой, она дважды в архивных документах встречала информацию, что в июле-августе 1943 года в гетто на непродолжительный период, до отправки на принудительные работы в Германию, доставлялись и белорусы.
7 мая 1943 года в гетто на Кореличской прошла третья массовая «акция» по уничтожению узников, но уже по новому сценарию: в день расстрела лучших специалистов закрыли в здании суда, а остальных – около 250 человек – вывели на расстояние 300-400 метров от гетто к яме, приказали раздеться и расстреляли. Расстреливали группами по десять человек, не взирая на возраст и пол. По приказу убийц люди ложились в яму на трупы убитых и … принимали мученическую смерть. После расстрела численность евреев в гетто уменьшилась вдвое.
Из показаний полицая С.Н. Кололо, которые он дал в 1944 году (архивное уголовное дело): «Лично мною было расстреляно советских граждан еврейской национальности 30 человек, это было 7 мая 1943 года во время еврейского погрома. Утром 7 мая 1943 года, когда мы пришли на работу, всех нас собрал шеф лагеря Вингард, который объявил, что сегодня будет расстрел евреев, после этого пришел немецкий врач, сделал всем участникам расстрела укол в левую руку. Всего нас было около ста человек, после чего посадили нас на грузовую машину и повезли за город Новогрудок, там была вырыта яма метров 20 длиной, метров 7 глубиной и три метра шириной. После того как нас привезли, стали вести заключенных группами по 30-40 человек, и мы их сразу же начали расстреливать. До расстрела всех арестованных раздели и они остались в одном нательном белье… ».
Этот же полицай свидетельствовал в октябре 1944-го: «7 мая 1943 года были расстреляны 500 человек граждан еврейской национальности, которые были непригодны для работы немцам, т.е. были расстреляны женщины, дети, инвалиды, которые мало дают продукции, и старики, т.е. расстреливались семьи оставшихся в гетто специалистов. Расстрел проводился с 5 часов утра и закончен примерно в 10 часов дня. Гетто находилось в бывших зданиях польского суда».
По данным НАРБ (материалы ЧГК), в тот день расстреляли 250 человек, а по данным немецких архивов – 375, в основном женщин и детей.
Продолжение следует.
*Проект создан за счет средств целевого сбора на производство национального контента.
Алла БИБИКОВА, собкор «ГП»; Наталия ЗМИТРЕВИЧ, старший прокурор прокуратуры Гродненской области
Фото:«Новае жыццё», из материалов уголовного дела и открытых интернет-источников
